— Ну, и всё гибнет. В судах воровство, в армии одна палка: шагистика, поселения, —
мучат народ; просвещение душат. Чтò молодо, честно, то губят! Все видят, что это не может так итти. Всё слишком натянуто и непременно лопнет, — говорил Пьер (как всегда, вглядевшись в действия какого бы то ни было правительства, говорят люди с тех пор, как существует правительство). — Я одно говорил им в Петербурге.
Неточные совпадения
Для чего истязуют
народ, для чего всех нас
мучают?
— Вот, Степан, гляди! Варвара Николаевна барыня добрая, верно! А говорит насчет всего этого — пустяки, бредни! Мальчишки будто и разные там студенты по глупости
народ мутят. Однако мы с тобой видим — давеча солидного, как следует быть, мужика заарестовали, теперь вот — они, женщина пожилая и, как видать, не господских кровей. Не обижайтесь — вы каких родов будете?
— Чего не говорить! Вас, шельмов, из города выслать надо. Только
народ мутите. Деньги-то она тебе, что ли, отдает?
И вот этот человек, нисколько не смущаясь и не сомневаясь в том, что ему поверят, устроив земледельческую выставку, общество трезвости или разослав через жену и детей фуфайки и бульон трем старухам, смело в семье, в гостиных, в комитетах, печати проповедует евангельскую или гуманную любовь к ближнему вообще и в особенности к тому рабочему земледельческому
народу, который он, не переставая,
мучит и угнетает.
Ты все писал и сном не позабылся,
А мой покой бесовское мечтанье
Тревожило, и враг меня
мутил.
Мне снилося, что лестница крутая
Меня вела на башню; с высоты
Мне виделась Москва, что муравейник;
Внизу
народ на площади кипел
И на меня указывал со смехом,
И стыдно мне и страшно становилось —
И, падая стремглав, я пробуждался…
И три раза мне снился тот же сон.
Не чудно ли?
Евсей, слушая эти речи, ждал, когда будут говорить о русском
народе и объяснят: почему все люди неприятны и жестоки, любят
мучить друг друга, живут такой беспокойной, неуютной жизнью, и отчего такая нищета, страх везде и всюду злые стоны? Но об этом никто не говорил.
— Всё, что обязан службой. У скорняковского лесника, сказано мне, сын бежал из ссылки. В Малинках сухопаренькая учительница
народ мутит — сейчас дьячок ко мне: гляди, Семён! Астахов Кузьма тоже за всеми следит. Только он сумасшедший, Кузьма-то.
Зимою, при
народе, при вечернем освещении все это не замечалось, а теперь лезло в глаза своим нарядным убожеством и
мутило.
Стало быть, красна она была не потому, что в церкви душно и тесно. Ее маленькую головку
мучил вопрос местничества! Я внял мольбам суетной девочки и, осторожно расталкивая
народ, провел ее до самого амвона, где был уже в сборе весь цвет нашего уездного бомонда. Поставив Оленьку на подобающее ее аристократическим поползновениям место, я стал позади бомонда и занялся наблюдениями.
При таком понимании учения возможно
мучить, грабить, казнить людей, убивать их тысячами на войнах, как это и делают теперь
народы, называющие себя христианами, но невозможно признавать себя христианами.
Лжеучение государства состоит в признании себя соединенным с одними людьми одного
народа, одного государства и отделенным от остальных людей других
народов, других государств. Люди
мучают, убивают, грабят друг друга и самих себя из-за этого ужасного лжеучения. Освобождается же от него человек только тогда, когда признает в себе духовное начало жизни, одно и то же во всех людях. Признавая это начало, человек уже не может верить в те человеческие учреждения, которые разъединяют то, что соединено богом.
— Да; вот как поляки, например, те тоже так рассуждают, — сказал Свитка. — Их тоже в Польше уж как ведь
мучают! И казнят, и огнем жгут, и в Сибирь ссылают тысячами, а они все терпели и терпят… Только собираются всем
народом в церковь Богу молиться за свое горе, чтобы Бог избавил их, а в них тут, в самом же храме Божьем, из ружья стреляют, штыками колют… и женщин, и малых детей, всех без разбору!
— Веру нашу… Ну, садитесь, — сказал Меженецкий, пожимая плечами. — Вера наша вот в чем. Верим мы в то, что есть люди, которые забрали силу и
мучают и обманывают
народ, и что надо не жалеть себя, бороться с этими людьми, чтобы избавить от них
народ, который они эксплуатируют, — по привычке сказал Меженецкий, —
мучают, — поправился он. — И вот их-то надо уничтожить. Они убивают, и их надо убивать до тех пор, пока они не опомнятся.